Пара слов об очевидном: почему в России не возможен экономический рост.
Учитывая, во-первых, немонетарный триггер инфляции в России (инфляция товарных и фондовых рынков, как следствие / абсорбция монетарного стимулирования цивилизованных стран), а во-вторых, очевидно неудовлетворенный внутренний спрос, можно сказать, что действия ЦБ — номинально верные — только усугубляют проблему потенциала галопирующей инфляции и падения уровня благосостояния населения.
С ростом ставки и, одновременно, отсутствием стимулирующей бизнес-среды, развитой рыночной конкуренции и цивилизованных социально-политических институтов российский частный производитель товаров и услуг неизбежно вынужден переложить удорожание факторов производства и кредита на потребителя. Что, в отсутствие неудовлетворенного спроса, окончательно делает товары и сервисы малодоступными в рамках текущих и снижающихся распологаемых доходов, а значит, угнетает рост потребительской активности.
При этом, с другой стороны, отсутствие конкуренции, развитой потребительской экономики, доверия агентов к власти и партнерам не позволяет и не мотивирует производителей адаптироваться под спрос, снизив цены.
Более того, при росте ставки возникает “неравновесный” рост потребительского левериджа: население вынуждено наращивать кредиторскую задолженность даже при таких высоких ставках, чтобы удовлетворить первоочередные потребности в условиях перманентного падения реальных доходов. Таким образом, инфляционная спираль развивается вверх, а экономический рост — вниз. Это назывется стагфляция — норма экономической парадигмы России в последние несколько лет, парадигмы стратегической и совершенно адекватной интересам соответствующих интересантов.
Россия получает все возможные издержки монетарного стимулирования цивилизованных стран: рост неравенства — материального и неравенства возможностей, интенсивный рост инфляции и высокие инфляционные ожидания, риски переоценки активов и пр. И не получает никаких выгод, которые получают эти страны: рост деловой активности (производства и потребления), снижение доли расходов на первоочередные нужды, рост сбережений и покупательской способности, расширение товарного выбора, инновационный бум и пр.
Просто потому, что такое положение вещей не предполагает пространства и воздуха для деловой активности как таковой: частный предпринимательский сектор и производные его развития (рост занятости, рост выпуска, рост потребления, рост технологий и пр., и пр.), как совокупный генеральный контрибутор в рост ВВП, рудиментарен. И в этом вина не “глобального” правительства в Вашингтоне или Лондоне, которое идет по головам менее развитых стран, высасывая все соки из “бывших колоний” или” ресурсных доноров” (о несостоятельности этой левацкой конспирологии отдельный разговор).
Это — логичный результат того, что режимы стран "третьего" мира представляют собой архаичные “естественные” государства (Дуглас Норт, "Насилие и социальные порядки") и фактически являются бюрократическими гегемониями — политическими режимами квазифеодального типа, сконцентрировавшими управленческие и ресурсные возможности и рычаги, а также элиминировавшими гражданские социально-политические институты и балансирующие механизмы для макимизации своих возможностей. Соответственно, такие режимы не заинтересованы в примате “реального рынка”, предпринимательской активности (а значит, гражданской инициативы) и росте “всеобщего блага”.
Несмотря на принятие концепции рынка per se, эти режимы расценивают рыночную парадигму как способ удовлетворения базовой потребности максимизировать собственную выгоду в современных “цивилизационных” условиях глобализированного мира. Для них рыночные отношения — это оптимальный (пока) метод наиболее эффективно обслуживать персональные и совокупные интересы бюрократии и аффилированных элит, а именно сохранять контроль рентных источников в виде природных ресурсов и государственного бюджета.
Какой вывод?
Никакие номинально и технически верные решения в области экономической политики в современных "смещающихся" авткоратических режимах фактически не могут быть эффективными в долгосрочной перспективе. Они не могут усиливать экономический рост и рост национального благосостояния, так же как не могут обеспечить эффективную нейтрализацию влияния внешних негативных факторов. Но что важнее, на коротком горизонте они также теряют свою контрциклическую эффективность.
Их возможный позитивный эффект сводится на нет нынешним политическим режимом, сложившейся конструкцией социальных отношений и, как сказал бы Джон Ролз, “практиками” — субсоциальными договорами и принятыми специфическим правилами, основанными на коротких вертикальных связях и архаичных этических ценностях вроде верности доминанту, «справедливости взамен законности», и т.д.
Весь корпус этих «атавизмов» входит в неизбежное противоречие с сутью рынка и его механизмов, которые (пока) используют современные аквтократические режимы "третьих" стран, но которые перестают работать и упираются в "потолок", типа ловушки среднего дохода, социальных недовольств, необходимости смещать фокус с информационных манипуляций к репрессивным методам, как только речь идет о замещении экзогенных факторов роста: труд, капитал и инвестиции — эндогенными: инновации, институты, инициатива.